Мы не рубим, мы помогаем
— Мария, вы возглавляете подразделение, которое занимается диагностикой. Расскажите о своем направлении.
— Диагностика имеет несколько направлений и задач. Все начинается с тестирования — профессионального психологического отбора, по результатам которого мы выявляем, насколько кандидат соответствует должности, насколько будет успешен в той или иной деятельности. Нам важно и человека в системе сохранить, и чтобы организация успешно функционировала. Например, человек хочет быть пожарным или спасателем, но мы видим по его стрессоустойчивости, по моральным или иным качествам, что для него это будет непосильно, поэтому правильно будет ему сказать об этом: «Именно эта работа тебе может очень сильно навредить, но можно пойти в другое направление в рамках министерства». Профотбор помогает определить, насколько человек может быть успешен в выбранной деятельности по интеллектуальным и личностным характеристикам. А если это кандидат в пожарные или спасатели, сюда еще подключается психофизиологическое тестирование — изучение нервной системы, насколько она сильная и устойчивая. Кандидат может про себя говорить все, что угодно, но тело все выдаст. Профотбор — важное направление, но любое заключение психолога носит рекомендательный характер, а там уже на усмотрение руководителя и отдела кадров, которые принимают решение о трудоустройстве.
— А что с теми, кто уже работает?
— Это еще одно направление в диагностике — мониторинговое обследование. Оно проводится на регулярной основе. Его цель — отследить и выявить те или иные нарушения или особенности, которые наши сотрудники «наработали» во время службы. В боевых подразделениях работа неразрывно связана со стрессом. Кто-то лучше адаптируется, кто-то хуже, у кого-то работа никаким образом не влияет на его жизнь. Мониторинг также проводится в виде тестирования. Здесь сотрудник уже сам отмечает, насколько ему комфортно работать с коллегами, как часто он в работе сталкивался с ситуациями, которые угрожали его жизни и здоровью. Также сюда подключается психофизиологическое тестирование. Смотрим, насколько у человека хватает внутренних ресурсов. И обязательно организуем обратную связь. То есть человек не просто «пишет тестики», а еще узнает, какие и почему результаты получились и что с этим делать. По итогам мониторинга выставляется одна из трех групп. Первая — сотрудник, у которого все замечательно. Это норма, состояние, не нуждающееся в коррекции. Вторая группа — когда есть необходимость психологической профилактики, нужно отдохнуть побольше. И третья — когда нужна психологическая коррекция, тут прямая дорога на реабилитацию.
— Не боятся сотрудники, что вы их «зарубите»?
— Да, у многих еще жив стереотип, что диагностика нужна только для того, чтобы кого-то «зарубить» или уволить. Но мы объясняем, что цель мониторинга — помочь справиться с профвыгоранием или профдеформацией. И это нормально. Ведь проще сохранить таких специалистов, в которых уже вложено много знаний и умений. Спасатели и пожарные за время службы приобретают до 15 дополнительных профессий. На их место нельзя поставить первого встречного с улицы. Поэтому нам, психологам, нужно им немного помочь.
Постэкспедиционное обследование — еще одно наше направление. Оно проводится после работы в зоне ЧС. Это интервью, где мы спрашиваем, как себя в целом чувствует специалист. Иногда начинают юлить, мол, и со сном все в порядке, и напряжения нет, и вообще все хорошо. Но задаешь дополнительные вопросы — и люди начинают делиться. Мы разговариваем, даем обратную связь, тест, мини-консультацию. И всегда рекомендуем при необходимости не стесняться и обращаться к нам. Я работаю с 2010 года и замечаю, что потихоньку происходит психологический ликбез — люди привыкают, что психологи с ними постоянно. Мы есть, и мы вам во благо!
Мечта — работать в МЧС
— А что вас привело в систему МЧС России?
— Я всегда хотела работать в подобной структуре, это была моя мечта. И вот после института (я тогда работала где-то близко от своей специализации) мне позвонили из МЧС и сказали, мол, вы направляли нам резюме. Не задумываясь сразу написала заявление и ушла с прежней работы.
— Не страшно было?
— Помню эту неизвестность: что, куда? Пришла на собеседование. На нем присутствовали представитель московского ЦЭПП и психолог Дальневосточного регионального центра МЧС России. Я смотрела на них и понимала: это именно то, о чем я так долго мечтала. Когда спросили, в какой отдел хочу, выбрала, конечно, экстренный. Хотела везде ездить, всех спасать. Потом понравилась диагностика. В ней тоже много всего интересного. Это со стороны кажется — сидеть и считать, а мне очень нравятся огромные тесты, самые «любимые» всеми — где под тысячу вопросов (смеется). Зачастую у человека во время их написания идут все стадии «горя»: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. На профотборе ты видишь человека в первый раз, по результатам теста, глядя только на цифры и график, кривую, задаешь вопросы либо рассказываешь про него же самого и слышишь: «О, да! Это так. Я экстремальными видами спорта занимаюсь. Ну, и это есть. А как вы узнали?» И я показываю ему эту кривую. Фантастика! Иногда группа пишет тесты, а я думаю: «Вот у этого будет такой профиль, а у этого вот такой». И этот интерес читать людей не угасает.
— Такое умение не мешает в жизни?
— Я, наверное, уже не обращаю на это внимания. Есть моменты, в которых мне помогает психология, в том числе знания по диагностике, но я не тащу их на дружеские посиделки.
— У вас очень напряженный режим работы. Тяжело справляться?
— Бывает по-разному. Не буду лукавить: когда у тебя сидит большая группа и с каждым надо поговорить, дать обратную связь после тестирования, а уже восемь вечера и на человеке пятнадцатом чувствуешь, что язык заплетается, сидишь и думаешь: «А что, там разве еще кто-то остался?» А в ответ ребята смеются: мол, они на смене, на сутках, и времени у них еще очень много (улыбается).
Еще хочу добавить, что для себя выделила такое понятие — оно и в экстренной психологии используется: психология средой. Для меня это синоним к слову «забота». Терапия средой. Это как на ЧС, например, накинуть плед, воды принести тому, кому необходимо, и вот ты уже создаешь такое пространство, в котором пострадавшему будет более комфортно. Это также работает и в подразделениях. Ты где-то пошутишь, где-то про свой опыт расскажешь, пообщаешься неформально. И уже слышишь: «А можно я с вами еще немного посижу, а что еще вы можете сказать?» Эта обратная связь и становится терапией средой, от нее заряжаешься.
Когда к нам в филиал центра приходят устраиваться на работу, задают вопрос: «Какой самый большой минус в вашей работе?» Я отвечаю: большое количество командировок. «А какие плюсы?» Ответ тот же: командировки. И человек в смятении: как это плюс, если это был минус? Кроме того, мы обучались на спасателей, и учеба была такая классная! У нас была и горная подготовка, и работа с инструментом, и вязание узлов, мы ходили в поход.
Всегда возвращаясь домой
— Как семья с таким графиком мирится?
— Работа у меня появилась раньше, чем муж. Он меня, так сказать, взял уже с профессией. Когда мы только встречались, я звонила и просила меня встретить с очередной командировки, с авиабазы. Помню, он снимал видео со словами: «Вот Марусенька летит, домой возвращается». И я понимала, что ему тоже нравится, что Марусенька была там, откуда летит вертолетом.
— Дети привыкли?
— Был случай, когда в конце декабря на перроне мой ребенок бежал за моим вагоном, но я же понимаю, что ему пять лет и ему просто охота побегать. Бежит, машет, я ему в ответ улыбаюсь, а сама чувствую, что слезы набегают. И это уже девятая командировка за год. Но иногда дети сами говорят: «Мама, что-то ты давно никуда не ездила…» (Улыбается.) Надеюсь, я нормальная мама, я не мама-психолог, и иногда эмоции тоже верх берут, могу и голос повысить.
Анастасия Склярова